Природа гениальности: как музыканты и спортсмены становятся великими. Необыкновенные музыкальные способности Высшие проявления музыкальности

Дмитрий Быков : Здравствуйте, дорогие друзья! Мы поговорим сегодня о главной, вероятно, литературной удаче 1904 года - о чеховском «Вишневом саде», который в 1903-м был написан, в 1904-м был главным хитом театральной Москвы в постановке МХТ. Рискну сказать, что в недолгой и, в общем, трагической жизни Чехова это был первый абсолютный театральный успех. После довольно сдержанного приема «Иванова», который понравился немногим, после полного провала первой постановки «Чайки» и странного, довольно двусмысленного успеха второй ее редакции, когда после спектакля МХТ все понимали, что произошло театральное событие, но еще не понимали, какое, «Вишневый сад» четко обозначил рождение нового театра. Нового по трем параметрам.

Во-первых, это театр символистский, потому что, конечно, пьесы Чехова, и особенно «Вишневый сад», обладают огромной мерой условности. Бунин, например, наезжал откровенно на пьесу, говоря: «Где видел Чехов в России, в русских усадьбах огромные вишневые сады? Яблочные были, вишневых не помню». Тут совершенно не важно, бывают вишневые сады или нет. Вишня для Чехова необычайно важна именно благодаря своей эфемерности, легкому, летучему цвету, непрагматизму, потому что с яблоневого сада еще можно снять какое-то состояние, а с вишневого уже никак. Вишня - даже и не дерево, строго говоря, она такой древоподобный кустарник, в этом смысле положение ее промежуточное. Поэтому когда топором стучат по этим вишням, они как-то выглядят особенно уязвимо, особенно жалко. Яблоню ты поди сруби, а вишня - это что-то гораздо более хрупкое. Но символ, конечно, не только в этом. Все персонажи этой драмы, этой трагедии, которую сам автор назвал комедией (и мы сейчас объясним, почему) - это, безусловно, некие штампы, архетипы русской литературы. Чехов писал «Вишневый сад» как эпилог к собственной жизни и как эпилог к русской литературе, которая ведь, по большому счету, на «Вишневом саде» заканчивается. Русская классическая литература, ее золотой век. Начинается век Серебряный, который, конечно, действительно «труба пониже и дым пожиже».

Чеховская литература - эпилог помещичьей эпохе, финал и разрешение всех главных конфликтов, реквием и пародия. Вот что особенно важно. Вторая принципиальная новизна этого, как выражался Ибсен о себе, «драматического эпилога» - это абсолютно новый, не бывавший еще в русской литературе интонационный синтез. Да, «Вишневый сад» - трагедия, кончается жизнь, но при всём при этом «Вишневый сад» - это пародия страшная, горькая, ядовитая комедия, отчаянное издевательство над всеми этими людьми. И самое главное, что в этой пародийной трагедии, высокой пародии, если угодно, в финале ее есть и некий свет. И вот это третье, что делает ее таким принципиальным новаторством. Да, конечно, «Вишневый сад» отпевает и русскую усадьбу, и русскую жизнь, и русского помещика, но вместе с тем он впервые в русской литературе хоронит Лопахина. Только что народился новый человек, народился купец, представитель русского капитализма, на которого все молятся. Но однако, если вы смотрели замечательный фильм Сергея Овчарова, который так и называется «Сад», там все заканчивается кадром отъезжающей Раневской, провожающего Лопахина и крупным титром «Шла, однако, осень 1904 года» или просто «Шел, однако, 1904 год». Почему нам это важно? Потому что Лопахину осталось очень недолго, а вот Раневская, пожалуй, бессмертна, потому что вовремя уехала. А вот Симеонов-Пищик - помните, Симеонов-Пищик, несчастный помещик, сосед, который вечно должен и вечно спасается каким-то чудом, потому что у него в конце на участке, помните, нашли какую-то белую глину и англичане стали ее рыть. Вот здесь очень важная и в каком-то смысле спасительная чеховская мысль. Прагматик обречен. Обречен тот, кто надеется трудом, строительством железных дорог, вырубанием вишневого сада продлить свое существование. Спасение приходит ниоткуда. Толстый, смешной, с идиотской фамилией, добрый Симеонов-Пищик, этот толстый ангел русского помещичьего землевладения всегда спасется, потому что то у него найдется какая-нибудь белая глина, то вишня у него начнет образовывать, домыслим от себя, какой-нибудь нефтяной перегной. Но всегда как-то Симеонов-Пищик спасется, а вот на Лопахине лежит явственная печать обреченности. И когда Петя ему говорит: «И еще одно, голубчик, не размахивай руками! Ведь у тебя тонкие, аристократические руки, зачем же ты все время размахиваешь руками?» Это абсолютно точная формула. Мы не любим Лопахина именно за то, что он самодоволен. Он размахивает руками. Он все время говорит о том, какие у него будут наполеоновские планы, как он проведет железную дорогу, как он начнет торговать участками, сколько он выручит - и мы понимаем, что у него ничего не выйдет, потому что не этими вещами покупается в России бессмертие. Бессмертны в России неопытные, непрагматичные, в общем, беспомощные люди. Бессмертен Петя Трофимов, вечный студент, смешной Петя, у которого такие жалкие калоши, который падает с лестницы, но ему достается любовь Ани. Аня любит его, они говорят: «Прощай, старая жизнь! Здравствуй, новая жизнь!». И вообще когда мы смотрим на Петю Трофимова, мы как-то понимаем, что будущее-то все-таки за ним, потому что Петя добрый. Больше того, когда Раневская ему говорит: «Петечка, как это смешно в ваши годы не иметь любовницы», мы понимаем, что Раневская, в сущности, пошлая стареющая баба, говорит она ему грубую, бестактную вещь, которой потом сама стыдится. Петя с его чистотой - это тот, кто в конце концов получит все бонусы. И Аня - нелепая, неумелая, даже, пожалуй, неумная Аня, которая говорит «мы будем работать, а вечерами мы будем читать». За ней прелесть, свежесть, очарование жизни, а за это Чехов прощает все, и поэтому у Ани все будет прекрасно.

Для Чехова, строго говоря, есть всего две категории людей, которых он не приемлет абсолютно. Первая категория - прагматики, он прекрасно понимает, что у прагматиков никогда ничего не получается. Вторая категория… Я рискну, конечно, сказать, что он сильно не любит Гаева. Гаев произносит там одну из самых трогательных реплик. Помните, он говорит: «Когда-то я сидел у этого окна и смотрел, как мой отец идет в церковь». Это слезная реплика, после которой невозможно не разрыдаться. Но Гаев Чехову тоже неприятен. Почему? Потому что Гаев утратил жизнь, утратил всё. Всё проиграл на бильярде. Когда он говорит «Дорогой, многоуважаемый шкаф!», это уже гаерство (Гаев - неслучайная фамилия). Это ерничество на пустом месте. Гаев Чехову неприятен именно потому, что это, в общем, абсолютно пустой прощелыга, который прощелкал собственную жизнь, и все его реплики типа «Дуплетом желтого в середину!» как раз и говорят о том, что ничего, кроме бильярда, давно уже в этой голове не осталось.

Любит Чехов, как ни странно, беспомощных романтиков. Он любит Аню, Петю, а больше всего любит Шарлотту, потому что Шарлотта задает этой пьесе ее удивительный стиль и тон. Шарлотта - приживалка при Раневской, такая клоунесса, это такой автопортрет. Я, в общем, не согласен с Александром Минкиным, который довольно глубокую статью написал о «Вишневом саде». Он увидел в Лопахине чеховский автопортрет. Я с этим не могу никак согласиться именно потому, что Лопахин размахивает руками. Лопахин самодоволен: «Музыка, играй отчетливо! Идет новый владелец вишневого сада!». Сказал бы так Чехов? Никогда в жизни, боже упаси. Даже если учесть, что Лопахин это говорит (там авторская ремарка) с иронией, все равно это противно, это плохая реплика.

Для Чехова настоящий автопортрет - Шарлотта, которая все это рассказывает. Помните, когда она берет одеяло: «О, мой мальчик, мой мальчик! Ты раскричался. Мне тебя очень…», - бросает куль в стену - «жалко». Вот это весь Чехов. Не плачь, мне тебя очень жалко, мне тебя очень - бум! - жалко. Вот то, что она его бросает и над ним плачет - в этом, собственно, и есть автопортрет чеховской манеры.

«Вишневый сад» - пародийное прощание. Мечта всех старых актеров - сыграть Фирса. Я помню, как старенький Игорь Ильинский играл это в Малом театре, какая это была пронзительная роль, в спектакле, который он сам поставил с выпускниками своего курса. Он, пожалуй, точнее всех это играл, великий Ильинский. Когда он сидел и с интонацией такой беззлобной беспомощности говорил: «Эх ты… недотепа!». Но надо же помнить и то, что он действительно недотепа. Более того, надо помнить, что Фирс, в общем, дурак, больше того - дурак и трус. Помните, он говорит: «Перед несчастьем тоже было: сова кричала». «Перед каким?». «Перед волей». Боится воли человек. И то, что Фирс помирает в этом заколоченном доме… «Человека забыли, я тут посижу». Человека забыли - это, конечно, воспринимается и как трагедия, и, чего уж говорить, как возмездие. Ну не жильцы они все, да?

Кроме того, это еще одна важная мысль. Им всем не до человека. Пусть Фирс плох, пусть он глуп, но все-таки он человек. А человека забыли! Это очень важно. Человека забыли, именно поэтому русский XX век пройдет под знаком такой бесчеловечности. И добрый Петя, и романтическая Аня тоже не вспомнили про Фирса. Аня только говорит, что Фирс болен, надо бы ему помочь. Но это единственное, кроме этого воспоминания, она ничего сделать не может. Наверно, XX век - история о том, как человека забыли в заколоченном доме. Здесь Чехов оказался абсолютно прав.

Идут вечные споры о том, кто такой Чехов. Я помню, одна из довольно пошлых статей классика советской литературы - не буду его называть, потому что это был, в общем, хороший и честный писатель, но эта статья была очень пошлая. Она называлась «Гений такта». Я думаю, гораздо ближе к пониманию Чехова подошел Александр Адабашьян, который сказал, что Чехов - самый жестокий писатель в русской литературе. Помните, как в «Новой даче» мать говорит: «Вообще я не люблю родителей, которые хвалят своих детей, но мои дочки совершенно, совершенно особенные!» и подталкивает к герою двух дочерей, похожих на две булки. Это очень точно. Чехов, конечно, великий знаток человеческого сердца, но и великий критик благих порывов, и великий насмешник. Точнее его с такой хирургической точностью никто ничего не препарировал.

Я должен вам сказать, что Чехов - действительно очень тонкая хирургия. Не зря его лучший рассказ из ранних называется «Хирургия». Вот давайте сравним два произведения: «Рассказ о семи повешенных» Андреева и «Вишневый сад» Чехова. Их разделяют три-четыре года. Действительно, Андреев при всем своем таланте и, даже я рискну сказать, гении все-таки пишет помелом. То, что какая-то метла гуляет по забору, как писал о нем Чехов, как афишным клеем это нарисовано - это действительно так. И поэтому «Рассказ о семи повешенных» со всеми его ужасами производит на читателя гораздо меньшее впечатление, чем «Вишневый сад» с его, в общем, копеечной драмой. Никто не умирает, кроме Фирса, которому вообще сто лет. Никто по-настоящему не страдает, не разоряется, все остались при своих, но вот этот пустой дом, лопнувшая струна и то, как стучат топором по дереву за окном, производят на нас гораздо большее, гораздо более страшное, надрывное впечатление, чем все ужасы дословно описанной казни у Андреева, потому что Чехов не боится касаться своим скальпелем обнаженного мира, он не боится касаться самых больных, самых тонких мучительных вещей.

В конце концов, почему так хорошо понятна советскому человеку драма «Вишневого сада»? Мы все жили на дачах. Это была наша модель усадьбы. И вот старая дача, которую заколачивают перед осенью, продают или на которую молодые уже не приезжают, потому что они ездят отдыхать в Стамбул. Вот эта старая дача, полная детских воспоминаний, это и есть наша модель, наша метафора «Вишневого сада». Мы поэтому с такой тоской мучительной всегда эту пьесу перечитываем. Это наша жизнь, это наше расставание с нашей глупой, всегда бездарной, всегда бессмысленной (это всегда понимаешь к концу), но все-таки нашей единственной жизнью. В том-то и дело, что «Вишневый сад» - это прощание не с землевладением помещичьим, не с помещичьей эпохой, даже не с русской литературой. Это прощание человека с жизнью при полном понимании, что жизнь была, в общем, дурацкая. Другой не бывает, невозможно прожить не дурацкую жизнь, но ужасно жалко все-таки. Ужасно жалко детства, когда смотрел на отца, ужасно жалко шкафа дурацкого, некрасивого шкафа, который стоит в углу. Жалко того единственного, что было тобой и больше никогда не будет. Вот это Чехов поймал. Это предсмертная вещь. Конечно, это то же самое, что было для Ибсена «Когда мы, мертвые, проснемся». Это ощущение последней пьесы, последнего прощания с читателем, эпохой, с жизнью - со всем.

И вот я сказал бы, что «Вишневый сад» по настроению близок к «Архиерею», великому прощальному, абсолютно новаторскому чеховскому рассказу, в котором нет сюжета, а есть несколько лейтмотивов. Есть чувство умирающего архиерея, очень религиозное и глубокое чувство, когда он думает: «Господи, так страшно, так грустно и все-таки так хорошо». Вот это ощущение «страшно, грустно и хорошо» разлито над всем «Вишневым садом».

А теперь пара слов о том, почему эта глубоко трагическая пьеса называется комедией. Конечно, Чехов ставит этот подзаголовок не для жанрового определения. Он его ставит, как ставят над музыкальным произведением moderato, например, да? Играть вот так, играть умеренно. Эту пьесу надо играть как комедию, и тогда она будет как трагедия. В общем, музыкальное произведение, конечно, потому что оно на лейтмотивах построено в основном. И музыка реплик, музыка этих повторов там играет огромную роль. И надо, конечно, помнить о том, что «Вишневый сад», сыгранный как драма, как реквием, будет абсолютно не смешон, не страшен и не грустен. Он будет никаков. Там не будет диссонанса. А играть ее надо как смешную, потому что в ней много смешного. Петя с лестницы упал - смешно, и Гаев смешной, и Раневская с ее истерикой тоже смешная, и Аня, которая выходит и говорит: «Здравствуй, новая жизнь», а самой 16 лет и она ничего не умеет - это великолепно. Это надо играть как трагедию про смешных людей, и тогда все сыграет, все взорвется по-настоящему. Надо играть, как рассказывает Шарлотта, клоунесса. Это клоунская драма, конечно, потому что Чехов не склонен был собственную жизнь драматизировать. Он и к собственной смерти относился издевательски. «Подыхать еду», - сказал он Гиляровскому на прощание. Не что-нибудь, не «умирать», а «подыхать еду». И как раз вот это отсутствие уважения к смерти в нем очень примечательно. Горький, который хорошо Чехова понимал, сказал, что последние его слова «Ich sterbe», наверно, следует понимать, как «Ишь, стерва!», обращенное к Книппер-Чеховой. Это цинично сказано, но ничего не поделаешь, это по-чеховски. И вот «Вишневый сад» - это такое «Ich sterbe», в котором слышится «Ишь, стерва!». Интонация горького, насмешливого, трагического, достойного прощания с жизнью. В этом смысле, пожалуй, ничего более великого в русской драматургии не появилось.

Вопрос: «В этом случае Чехов лишен самоиронии?» Нет, ну что вы. Наоборот, как раз то, что он видит себя отчасти в образе умирающего Фирса, дурака Фирса… Это ведь к себе обращено «Эх ты… недотепа!». «Жизнь-то прошла, словно и не жил». Помните вот эту реплику? А если вдуматься, кто из нас может о себе сказать что-то другое? Это такой универсальный эпилог к любой жизни: жизнь-то прошла, словно и не жил. Это, конечно, ирония, и достаточно жесткая, что там говорить. Он не лишен самоиронии уже потому, что все герои этой пьесы, включая Шарлотту - это печальные клоуны, беспомощные клоуны. Это, в общем, клоунада. И в жанре этой клоунады русская интеллигенция живет до сих пор. Очень хорошо сказал когда-то Лев Александрович Аннинский, что вся русская литература после Чехова только и повторяет «Ich sterbe», но никак не может sterbe. Это довольно неслучайно.

«Как коррелируют «Три сестры» с «Вишневым садом»?». Как предварительный этап, знаете, как Ионеско с Беккетом, я бы сказал. Ионеско - это все-таки еще традиционная драматургия, Беккет - уже отказ от всех условностей, полная смерть, абсолютная беспросветность. Как, может быть, «Руанский собор» Моне, который сначала все более реалистичен, а потом все более абстрактен. «Три сестры» - еще вполне себе реалистическая драма, а «Вишневый сад» - это уже символистская пьеса с гораздо большей степенью условностей, обобщения, трагифарса. Понимаете, «Три сестры» - в общем, трагедия. Она имеет подзаголовок «драма», она действительно драма. А «Вишневый сад» - уже синтез. Понимаете, это театр уже разваливается, это театр, в котором играют трагедию, но все время то упадет занавес, кому-то по башке прилетит, то шкаф развалится, а то вообще выйдет на сцену билетер и скажет: «Извините, караул устал». То есть это трагедия в распадающемся театре, такой трагифарс. «Три сестры» - это еще спектакль серьезный, это пьеса по всем канонам. И посмотрите, какой там финал драматический, как прекрасно он простроен, когда марш, и на фоне бодрой военной музыки «Если бы знать, если бы знать!». Вот этот слезный абсолютно, мощный финал, который просто невозможно без дрожи в голосе читать! И «Вишневый сад», в котором уже только топором стучат и струна рвется. Это разрушение театра, это настоящий эпилог к жизни. При этом, конечно, «Три сестры» производят гораздо меньшее впечатление, рискну сказать, потому что «Три сестры» - это еще жизнь, а «Вишневый сад» - немножко автор уже заглянул за ту грань, откуда никто не возвращается.

Антон Павлович Чехов (1860-1904) – общепризнанный гениальный писатель и драматург. Чехов не был святым или ангелом во плоти. Он часто пренебрегал жалобами сестры, мучавшейся от мигрени и одиночества. Отдал любимого мангуста в Московский зоопарк, который сам обозвал кладбищем для животных. От своих поклонниц Чехов требовал невозможного – оставить его в покое после мгновений счастья. Тем не менее, люди к нему тянулись, как мотыльки на пламя свечи. Во многих странах его рассказы читают запоем, а в Японии после атомной бомбардировки первым спектаклем, поставленным в возрожденном театре, был «Вишневый Сад».

Антон Чехов родился в Таганроге в семье купца, бывшего крепостного, владельца бакалейной лавки. Его отец торговал без особого рвения, больше интересуясь церковными службами, пением и общественными делами. У Антона не было полноценного детства: он то сторожил лавку отца, то пел в церковном хоре. Сам же мальчик обожал читать. Часто он разыгрывал целые сценки перед знакомыми. В 1876 его отец разорился и сбежал от кредиторов в Москву вместе со всеми домочадцами. Антон остался в Таганроге еще на два года, чтобы доучиться в гимназии, которая считалась старейшим учебным заведением России и давала солидное по тем временам образование. На учебу и житье он зарабатывал репетиторством и начал писать юмористические рассказы. В 1879 Антон Чехов успешно закончил гимназию, переехал в Москву, где поступил на медицинский факультет Московского университета. Семья Чеховых жила в этот период в удручающей бедности. Чтобы получить образование, Антону пришлось работать в различных журналах, где он помещал свои юмористические рассказы, подписываясь - «Антоша Чехонте».
Окончив университет в 1884 году и получив звание уездного врача, Чехов некоторое время занимался врачебной практикой. Чехов говорил в шутку: «Медицина - моя жена, литература - моя любовница», но время расставило акценты по-своему. Он продолжал писать рассказы, и вскоре вышла его первая книга. Весной 1886 года Чехов получил письмо от известного русского литератора Дмитрия Григоровича, где тот критиковал его за растрачивание таланта на «мелочишки». «Голодайте лучше, как мы в своё время голодали, поберегите ваши впечатления для труда обдуманного», - писал критик. Чехов прислушался к мудрому совету. В 1887 году ставится первая пьеса Чехова «Иванов» в популярном театре Корша. Реакция публики на премьере была очень страной: некоторые вскакивали с мест и топали ногами, некоторые громко аплодировали. В конце спектакля на галерке началось побоище. Но после этой премьеры Чехова признали как интересного драматурга. В 1888 году Чехова все больше мучает кашель. Его семья поселяется на даче помещиков Линтваревых, чтобы провести там весну и лето и поправить Антону Павловичу здоровье, но следующее лето было омрачено смертью брата писателя - Николая. Чехов очень сильно переживал, и вскоре после похорон уехал в Одессу, где гастролировал Малый театр. Там он познакомился с молодой артисткой Пановой, но роман свадьбой не закончился, несмотря на то, что его пытались сватать уже в Москве. Возможно, причиной была депрессия.
После Одессы Чехов едет в Ялту, где знакомится с сестрами Шавровыми, одна из которых, Елена, была писательницей. Чехов с ней впоследствии активно переписывается, дает профессиональные советы, старается помочь в издании произведений. Но и тут вечный холостяк ускользает прочь, активно принимаясь за литературную работу в Москве. Вскоре он пишет пьесу «Леший», которая потом была переименована в «Дядю Ваню». В 1890-х годах Чехов был самым читаемым писателем в России. Вдруг он принимает странное решение: ехать на Сахалин, остров каторжан. Он едет через всю страну, изучает жизнь каторжан и ссыльных. На Сахалине Чехов даже проводит перепись населения, составляет около 10 тысяч статистических карточек. Чехов посещает тюрьмы, подробно изучает их техническое и санитарное состояние, встречается и беседует со множеством людей. Эта поездка оставила неизгладимый след в душе молодого врача и писателя. Возвратившись в Москву, он пишет книгу «Остров Сахалин», «В ссылке». Написанная в 1892 году «Палата № б» наполнена протестом против тюремных порядков и стала высшей точкой в развитии критического реализма Чехова.
Жизнь в Москве после такого экзотического путешествия кажется Чехову скучной, и он вместе с другом Суворкиным едет в Европу: посетили Вену, Венецию, Флоренцию и Рим. В Италии писатель совершил восхождение на Везувий. В Монте-Карло Антон Павлович проигрывает в рулетку 900 франков, после чего едет в Париж, а затем возвращается в Россию, в Алексин, где младший брат Михаил снял дачу на берегу Оки. Вскоре Чеховы переезжают в великолепную усадьбу Богимово, с громадными комнатами, прекрасным садом, липовыми аллеями, прудами. Писатель был в восторге, он испытывал творческий подъем. Здесь была написана «Дуэль», систематизированы сахалинские заметки. Чехов работал до одиннадцати часов, потом шел в лес за грибами или на рыбалку, принимал гостей. В 1891/92 годах в России был неурожай и начался страшный голод. Чехов организовывал сборы пожертвований в пользу голодающих Нижегородской и Воронежской губерний, сам дважды выезжал туда. Он мечтает жить в деревне. Вскоре его мечта осуществилась, и он покупает имение в Мелихово (1892 год). С ним живут его сестры и мать с отцом, а также младший брат Михаил. Чехов обустраивает быт с огромным энтузиазмом и даже начинает вести дневник с отчетами о состоянии природы, о визитах гостей, приездах и отъездах родных. Он также работает земским врачом и во время холерной эпидемии обслуживает 25 деревень.
Чехов на свои средства открывает в Мелихове медицинский пункт, принимая множество больных и снабжая их лекарствами. Он строит 3 школы, и даже пожарный сарай. В Мелихове был постоянный хоровод гостей, и сам Антон Павлович неоднократно ездил в Москву. К сожалению, в 1998 году у Антона Чехова обострился туберкулез, и в 1898 писатель перебрался из поместья Мелихово в Ялту, где построил дом. Он с упоением занимался благоустройством участка, сажал деревья. В своем ялтинском домике встречался с Л. Н. Толстым, М. Горьким, И. А. Буниным, А. И. Куприным, И. И. Левитаном. В Ялте Чехов активно пишет повести и рассказы, и в 1899-1903 годах его произведения выходят в виде двухтомника. Также он неоднократно посещает другие города Крыма. В 1898 году на репетициях в Севастополе он знакомится с Ольгой Книппер, ведущей актрисой Московского Художественного театра, первой исполнительницей ролей в собственных пьесах. Они проводят вместе весь июль, и Чехов наконец решается на создание семьи. Вскоре они обвенчались.
Ольга везет мужа в Уфимскую губернию на кумыс, так как считает, что это помогает при чахотке. Болезнь все-таки прогрессирует, но, несмотря на слабость, Чехов продолжает писать, встречаться с людьми, помогать всем, кому только можно. «Я презираю лень, как презираю слабость и вялость душевных движений», - говорит он о себе. В 1902 году у беременной Книппер случается выкидыш. Впоследствии некоторые историки писали, что актриса изменила Чехову, и ребенок был не от него. В подтверждение они приводят следующие доказательства. Первое, согласно запискам доктора Шуровского, писатель вообще не мог иметь детей. Второе - некоторое несоответствие дат начала беременности и возможной близости пары. Кроме того, подтверждением могла быть некоторая холодность Чехова к возлюбленной в этот период. Видимо, он мог заподозрить неверность. В этот период он пишет: «Любовь. Или это остаток чего-то вырождающегося, бывшего когда-то громадным, или же это часть того, что в будущем разовьется в нечто громадное, в настоящем же оно не удовлетворяет, дает гораздо меньше, чем ждёшь» В 1904 году ставится последняя пьесы Чехова «Вишневый сад». Книппер играет в ней Раневскую. В мае 1904 года смертельно больной Чехов покидает Ялту и вместе с женой едет в Баденвейлер, знаменитый курорт на юге Германии. 15 июля во втором часу ночи Чехов почувствовал себя особенно плохо. Приехал врач, который уже не мог помочь. Чехов сказал твердо: «Я умираю» и попросил шампанского. Потом не торопясь осушил бокал, лег, повернувшись на левый бок, и вскоре умолк навсегда. кому, чему . Книжн. 1. Оценивать кого-либо или что-либо в полной мере, по достоинству. Как и исстари, писатели тянутся к архаике, к древним словам в первую очередь в силу творческой потребности, отдавая дань памяти, теша ностальгию по чарующим отлетевшим звукам, в которых музыка былого, великая нравственная гарантия сущего (А. Афанасьев. Будем доброжелательны). Скорее, дело обстояло наоборот. Чехов боялся обидеть Толстого. Отдавая дань безусловного почтения великому художнику, он уже прошёл через искус толстовства и отверг его (С. Залыгин. Гений такта). 2. Уделять внимание кому-либо или чему-либо. В те времена [в начале XX века ] процветало искусство декламации, и в школе отдавали этому дань (В. Топорков. К. С. Станиславский на репетиции).

Фразеологический словарь русского литературного языка. - М.: Астрель, АСТ . А. И. Фёдоров . 2008 .

Смотреть что такое "Отдавать дань" в других словарях:

отдавать должное - быть высокого мнения, придавать большое значение, цениться, отдавать справедливость, признавать достоинства, придавать значение, признавать, дорожить, воздавать должное, ценить по достоинству, отдавать дань, признавать заслуги, ценить Словарь… … Словарь синонимов

Кому. ОТДАТЬ ДОЛЖНОЕ кому. То же, что Отдавать дань кому (в 1 м знач.). Надо отдать должное маме: до самого отъезда гостей… она даже взглядом не дала понять, что мной недовольна (В, Аксёнов. Комментарии к детству). И надо отдать должное Варваре:… …

отдавать - голос отдать действие долг отдавать существование / создание, прерывание, решение, компенсация жизнь отдать использование отдавать дань действие отдавать жизнь использование отдавать отчёт действие отдавать предпочтение действие… …

дань - брать дань действие, каузация дань давать действие отдавать дань действие отдать дань действие … Глагольной сочетаемости непредметных имён

дань - и, ж. 1. ист. Подать с населения в древней Руси и некоторых других странах, взимавшаяся князем, военачальником или победителем с побежденного племени, народа. С востока, из за Волги, пришел чужой, иноязычный народ, и ханы его наложили тяжелую… … Малый академический словарь

ДАНЬ - Брать/ взять (собирать/ собрать) дань с кого, с чего. Разг. Шутл. ирон. Заниматься взяточничеством, поборами с кого л. Мокиенко 2003, 22. Отдавать (платить) дань. Разг. 1. кому, чему. Воздавать должное, оценивать в полной мере кого л., что л.… …

Отдавать (платить) дань - Разг. 1. кому, чему. Воздавать должное, оценивать в полной мере кого л., что л. ФСРЯ, 321; Ф 2, 23; АОС, 261. 2. чему. Следовать чему л., поступать в соответствии с чём л. ФСРЯ, 322. 3. кому, чему. Уделять внимание кому л., чему л. ФСРЯ, 322 … Большой словарь русских поговорок

ОТДАВАТЬ ДАНЬ кому, чему. ОТДАТЬ ДАНЬ кому, чему. Книжн. 1. Оценивать кого либо или что либо в полной мере, по достоинству. Как и исстари, писатели тянутся к архаике, к древним словам в первую очередь в силу творческой потребности, отдавая дань… … Фразеологический словарь русского литературного языка

ОТДАВАТЬ ДОЛЖНОЕ кому. ОТДАТЬ ДОЛЖНОЕ кому. То же, что Отдавать дань кому (в 1 м знач.). Надо отдать должное маме: до самого отъезда гостей… она даже взглядом не дала понять, что мной недовольна (В, Аксёнов. Комментарии к детству). И надо отдать… … Фразеологический словарь русского литературного языка

действие - возыметь действие действие действие кончилось действие, субъект, окончание действие направить действие действие начинается действие, субъект, начало действие основано касательство действие производить действие действие происходит … … Глагольной сочетаемости непредметных имён

Любая наука о человеке так или иначе сталкивается с вечной дискуссией - что важнее в развитии личности: природные качества или воспитание? Сторонники обоих мнений склонны сводить этот спор к однозначным ответам, но, к счастью, недавние исследования показали, что дело обстоит немного иначе. Оказывается, нам вполне по силам самим влиять на то, кем мы станем. T&P перевели отрывок из новой книги известного бизнес-тренера Майлза Дауни «Гений в каждом из нас» об истории возникновения этих точек зрения, секретах гения Моцарта и о том, как гены человека реагируют на его внешнее окружение.

Фрэнсис Гальтон (1822–1911) - английский исследователь, географ, антрополог и психолог, основатель дифференциальной психологии и психометрики, статистик.

Споры о приоритете одного над другим, взаимосвязях и взаимовлияниях природы и воспитания друг на друга начались в середине XIX века с работ Фрэнсиса Гальтона. В упрощенном виде природа - это все врожденные качества личности, ее генетическое наследие, а воспитание - это внешние элементы, социальные и культурные, влияющие на то, каким станет человек: как к нему относятся родители, чему и как его учат в школе и университете, с чем он сталкивается в жизни и как складываются его отношения с окружающими.

Радикалы, стоящие на стороне природы и увлеченные биопсихологией, утверждают, например, что все особенности человеческого поведения, вплоть до мельчайших черт характера, есть не что иное, как результат эволюции. Ничего странного в этой точке зрения нет, особенно если учесть, что один из ее первых и самых ярых поборников, Фрэнсис Гальтон, был двоюродным братом Чарльза Дарвина. По другую же сторону баррикад стоят бихевиористы, убежденные в том, что все поступки человека определяются прежде всего его существованием в социальной среде. Один из наиболее ярких и известных сторонников этой идеи - английский педагог и философ Джон Локк (1632–1704). Изучая личность с самого ее рождения, он пришел к выводу, что сознание ребенка в утробе матери - это tabula rasa, то есть чистый лист, нечто девственное и нетронутое, со временем заполняемое опытом. Эта мысль прямо противоположна той идее, что некоторое знание заложено в нас с рождения - причем самой природой.

Бихевиористский метод кнута и пряника и желание угодить начальству до сих пор остаются главными движущими силами менеджмента

Идея приоритета природы господствовала в обществе вплоть до середины XX века. Чтобы понять почему, достаточно представить себе культурную и социальную атмосферу той эпохи. Идея, что человек сам способен влиять на то, кем он станет в будущем, была слишком революционной, чтобы ее приняли с легкостью. Люди должны были знать свое место в обществе, иначе работяги отказались бы трудиться в полях и на заводах, солдаты - умирать на поле боя, слуги - уважать богатых и власть имущих. Даже во второй половине столетия бихевиористский метод кнута и пряника и желание угодить начальству оставались - и остаются до сих пор - главными движущими силами менеджмента. Мало кто всерьез заботится о создании у сотрудников внутренней мотивации и предоставлении им возможностей для роста.

Правило десяти лет

Настоящий прорыв, наметивший выход из тупика, произошел с появлением работы шведского психолога Андерса Эрикссона и его коллег, озаглавленной как «Роль осознанной практики в достижении выдающихся результатов». В основу исследования лег опыт, полученный ученым в работе над проектом американского университета Карнеги - Меллон, посвященным изучению особенностей памяти. С помощью Уильяма Чейза и некоего анонимного рядового студента Эрикссон провел эксперимент по значительному развитию запоминательных навыков. Результаты показали, что при правильном выборе методики и достаточной интенсивности занятий подопытный способен запомнить и воспроизвести по памяти вплоть до 80 чисел. Биологические характеристики были никак не связаны с этой способностью. Это открытие стало для Эрикссона началом долгого - длиной в 30 лет - пути по продвижению концепции таланта и убеждению в ней многочисленных сомневающихся.

Те, кого раньше считали одаренными, оказались трудягами, главным преимуществом которых была способность упорно и методично заниматься

Позже - в 1991 году, уже в Университете штата Флорида - он провел, пожалуй, самое известное свое исследование. Экспериментальную группу составили студенты скрипичного отделения Берлинской музыкальной академии. Вместе с двумя коллегами Эрикссон попытался определить, какие факторы становятся причинами наивысших достижений в искусстве. Вот в чем заключался эксперимент. Студентов разделили на три группы в соответствии с их квалификацией. В первую группу вошли лучшие из лучших - скрипачи, которым прочили уникальную сольную карьеру и всемирное признание. Во вторую - студенты, чьи способности позволяли им рассчитывать на места в самых известных оркестрах. В третью - потенциальные преподаватели-практики. После долгих и содержательных интервью исследователи нашли то, что искали: оказалось, что самые экстраординарные таланты к своему 20-летию имели за плечами более десяти лет игровой практики - в среднем около 10 тысяч часов упражнений и репетиций. Все без исключения. Вторая группа могла похвастаться 8 тысячами часов, третья - только 4 тысячами (опять же в среднем). Те, кого раньше считали одаренными, оказались трудягами, главным преимуществом которых была способность упорно и методично заниматься.

Подобные исследования предпринимались впоследствии еще не раз: экспериментальные группы составлялись из представителей самых разных сфер человеческой деятельности. Но результаты были неизменны. Благодаря работе Эрикссона в обиход психологов надежно вошло правило десяти лет, или правило 10 тысяч часов. Как сказал в своем интервью BBC британский легкоатлет Мохаммед Фарах, выигравший сразу две золотые медали на Олимпийских играх 2012 года в Лондоне (в том числе и за гонку на 10 тысяч метров), «секрет успеха - в упорном труде и целеустремленности».

Музыкальный гений

В качестве примера личности гениальной и одаренной (то есть такой, которая демонстрирует свой талант с самого раннего детства, становясь все более виртуозной без какой-либо специальной подготовки) очень любят приводить Моцарта. Он не вставал из-за пианино, когда ему было три года, написал свое первое произведение в пять лет и отправился в тур по Европе, когда ему было шесть.

Но смотрите, сколько всего интересного можно узнать, взглянув на его биографию чуть пристальнее. Возьмем для начала его старшую сестру Марию Анну, великолепно игравшую на клавесине благодаря постоянным занятиям с отцом. То есть Моцарт с самого раннего детства слышал музыку и видел людей, беспрестанно практикующихся за музыкальным инструментом. Неудивительно, что однажды он начал повторять за сестрой. Отец Вольфганга Амадея, Леопольд, был видным музыкантом, композитором и преподавателем, причем преподавателем весьма прогрессивным: его методы здорово напоминают метод Судзуки (так кажется не только мне, но и всем, кто интересуется вопросами воспитания). Он занялся музыкальным образованием сына в ту же минуту, как увидел его интерес, и посвятил ему бо́льшую часть своей жизни - с потрясающим результатом. Ничего удивительного, впрочем, в этом результате нет: с таким заделом Моцарту попросту не оставалось ничего иного, кроме как стать гением. И еще одна вещь: некоторые критики утверждают, что ранние произведения Моцарта не так уж и хороши по сравнению с более зрелыми, которые он начал писать с 17 лет, чуть больше чем через десять лет после дебюта.

Чемпион по пинг-понгу

Похожую историю рассказывает Мэттью Сид в своем бестселлере «Прыжок». Он стал лучшим в Британии игроком в пинг-понг в 1995 году, когда ему было 24. История эта примечательна как минимум двумя моментами: тысячами часов тренировок и большим везением. Мэттью рассказывает, что, когда ему было восемь лет (семья жила тогда в Рединге), родители купили стол для пинг-понга и поставили его в гараже. Сами они в эту игру никогда не играли, поэтому ни о какой семейной традиции говорить не приходится. Просто у них был очень большой гараж - по сравнению с соседями, по крайней мере. Первым напарником Мэттью стал его старший брат Эндрю. Они так увлеклись игрой, что не отходили от стола часами, испытывая друг друга, тренируя свои умения и придумывая новые приемы. Все эти факторы, сойдясь в одно время в одном месте, и дали Мэттью возможность тренироваться.

«Даже не отдавая себе в том отчет, мы проводили за столом тысячи и тысячи бесконечно счастливых часов», - пишет он. Удача же пришла в виде учителя местной школы мистера Чартерса, ответственного за внеклассную работу и в том числе - невероятно, но факт - за настольный теннис. А еще он был одним из лучших, если не самым лучшим, английским тренером и в этом качестве заведовал местным пинг-понг-клубом, куда и позвал братьев Сид - играть и тренироваться после школы, по праздникам и выходным. Ребятам повезло родиться на земле, богатой талантами, поэтому тренироваться им довелось не только с местными чемпионами, но и с чемпионами страны и даже мира. Эндрю удалось завоевать три национальных юниорских титула. Мэттью же судьба приготовила кое-что особенное. Случилось так, что именно в это самое время легендарный Чень Синьхуа - пожалуй, лучший игрок в истории пинг-понга - женился на женщине из Йоркшира и переехал в эти края. Он уже было закончил карьеру, но, увидев Мэттью, согласился его тренировать. После этой встречи юноша долгие годы оставался номером один в Англии, трижды становился чемпионом Содружества и дважды - олимпийским чемпионом. По его собственному признанию, родись он просто на другой улице, ничего этого бы не произошло. Нас, впрочем, интересует не столько удача, сколько долгие годы упорных тренировок - как основной компонент будущего успеха.

Гены и среда

Впрочем, вы, наверное, уже догадались, что в противостоянии природы и воспитания не все так просто. Первой тучкой, затмившей восходящее солнце сторонников воспитания, стали сомнения в справедливости правила десяти лет. Оказалось, что кому-то достаточно 4 тысяч часов, а кому-то не хватало и 22 тысяч. Таких примеров набиралось все больше и больше, и в конце концов исключения начали опровергать правило. Выяснилось, что, если взять двух человек, один из которых имеет явные способности к тому или иному роду деятельности, а другой - нет, и обучать их по одной и той же программе, первый будет прогрессировать значительно быстрее второго. Значит, дело не только в практике.

Дальше все запутывается еще больше - вплоть до того, что, на первый взгляд, некоторые тезисы даже противоречат друг другу. Стефан Хольм - шведский атлет, прыгун в высоту - потратил долгие годы на изнурительные тренировки, желая довести свою технику до совершенства. Несмотря на крупное для выбранного вида спорта телосложение, Стефан - яркий пример правила десяти лет: в 2004 году он стал золотым призером Олимпийских игр. Значит, именно воспитание является ключом к успеху? Так, да не так. Чем, скажем, объяснить феномен Дональда Томаса, игрока баскетбольной команды Линденвудского университета, который, не имея ни должной экипировки, ни сколь-нибудь значительной подготовки, легко преодолел планку в 2 метра 21 сантиметр, причем совершенно неожиданно для самого себя? В том же году его пригласили в сборную Багамских островов, а в 2007 году на чемпионате мира он опередил Стефана Хольма в битве за первое место. Секрет успеха Дональда заключался в аномальной длине ахилловых сухожилий, благодаря чему он прыгал словно на рессорах: сами связки толкали тело вверх. Его история - явный аргумент в пользу превосходства природы. Оба атлета были ярчайшими фигурами своего времени, достигшими вершины спортивного Олимпа. Но вот добирались они туда разными тропами.

Читая это, вы, должно быть, думаете, что эти две судьбы - наглядный пример старого как мир противостояния «природа или воспитание», даже в каком-то смысле его кульминация. Но все не совсем так. Союз «или» означает, что мы должны выбрать что-то одно, оставить оба варианта мы не имеем права. Те, кто верит в природу, считают гены своего рода проектом, по которому потом строится личность. Сторонники воспитания, напротив, отрицают существование какой бы то ни было генетической предрасположенности. Но ни те ни другие почему-то не учитывают тот факт, что гены сами по себе умеют реагировать на окружение.

Вот что пишут в одной из статей проекта Enabling Genius Лино Пасо Пампильон и Тамара Кутрин Мильян:

После окончания проекта «Геном человека» в 2003 году ученые поняли, что у человека около 20 500 генов (примерно столько же, сколько у мыши) и что геном - лишь небольшая составляющая эволюционирующей личности. Куда более важную роль играют вторичные, эпигенетические факторы. Эпигенетика связана с химическими изменениями, напрямую влияющими на последовательность ДНК. По сути она определяет, как реагируют гены на конкретное окружение. Исследователи часто сравнивают генетику с клавиатурой пианино: мелодия, которая получится в результате, зависит от того, на какие клавиши и как именно мы нажимаем. Кто-то услышит концерт Моцарта, кто-то - нестройные гаммы недавно начавшего учиться играть соседа.

Поток

Не могу закончить эту главу, не рассказав вам еще об одном аспекте высших достижений, который в настоящий момент исследуется крайне активно, - так называемом потоке. Поток - это особое состояние психики, отличающееся от фиксированной генетической установки тем, что его можно включать и выключать. Много лет назад моя жена Джо в качестве подарка на день рождения оплатила мне курсы по управлению планером. С летательными аппаратами я был немного знаком, потому что в детстве часто летал с отцом: он был лицензированным пилотом и состоял в небольшом любительском клубе, располагавшемся на задворках дублинского аэропорта. Впервые он поднялся в небо в 20 с небольшим: во время Второй мировой войны ему довелось пилотировать «Спитфайры» и «Харрикейны» - машины легендарные и во всех отношениях необыкновенные.

Однажды его сбили в небе над Нормандией, и он спасся лишь чудом, выбравшись из горящего самолета буквально в последний момент. Небо было у него в крови, и каждый полет он воспринимал как событие особенное и крайне важное. Думаю, это передалось по наследству, поэтому подарок Джо вызвал во мне целую бурю эмоций. Полеты на планерах сильно отличаются от полетов на самолетах - хотя бы тем, что в случае ошибки у пилота нет двигателя, с помощью которого эту ошибку можно было бы исправить. Чуть ослабите внимание - и вот аппарат уже отклонился от нужного курса и стремительно теряет высоту. Отвлечетесь сильнее - и без парашюта уже не обойтись. Инструктор учил меня на ходу - прямо во время учебных полетов, открывая рот только тогда, когда это было действительно нужно, ведь благодаря отцу опыт пилотирования у меня уже был. И тем не менее каждый раз, слыша голос инструктора, я отвлекался. И вот в один прекрасный день - мы как раз отрабатывали разворот и заход на посадку - он вдруг понял это и бросил фразу на середине: «Да, *** [блин], просто лети!» И я полетел. Он меня освободил. Полностью отдал мне контроль. Я был максимально сконцентрирован и при этом расслаблен, стал одним целым со своим планером. И входя в поворот, практически не потерял высоты. Это и есть состояние потока. Момент, когда гениальность достигает своего пика.

Термин «поток» был впервые предложен американским ученым Михаем Чиксентмихайи в книге «Поток: Психология оптимального переживания», вышедшей в 1990 году, когда он возглавлял кафедру психологии Чикагского университета. Вот как он описывает поток: «Быть полностью вовлеченным в деятельность ради нее самой. Эго отпадает. Время летит. Каждое действие, движение, мысль следует из предыдущей, словно играешь джаз. Все твое существо вовлечено, и ты применяешь свои умения на пределе». Именно использование всех своих умений на пределе и делает состояние потока столь важным в деле достижения наивысших результатов».

Нам по силам влиять на то, кем мы станем. Каждый момент нашей жизни, каждый поступок в той или иной степени управляется сознанием - и поток здесь ни при чем, потому что включить этот режим может каждый. В «уравнении гениальности» как минимум три переменные: наше генетическое наследие, окружающая нас среда и состояние психики. Две из них мы вполне можем определять сами, так что оправдание вроде «Я такой, какой я есть» - не более чем пошлый софизм.

Гениальность (от лат. genius - дух) - удивительная, восхищающая окружающих способность человека творить, рождать новые идеи, находить верные решения. Гений - человек, «который на протяжении длительного периода времени выполняет огромную работу, оказывающую существенное влияние на других людей в течение многих лет» (Р. С. Элберт, 1975). Для гения характерны чрезвычайная творческая продуктивность, овладение культурным наследием прошлого и вместе с тем решительное преодоление устаревших норм и традиций. Гений, образно говоря, создает новую эпоху в своей сфере деятельности.

Чаще всего гении рождаются в феврале (зачатие в мае). Российский ученый Евгений Виноградов обработал демографическую статистику десяти европейских стран и вывел график рождаемости талантов. Результат получился однозначный - по количеству гениев всех времён и народов февраль является безусловным лидером.
Средний возраст родителей гениальных детей - мать 27, отец 38 лет.

По мнению Бориса Акунина​, есть три разных вида таланта, три вида гениальности: гений "гормональный", гений мастерства и гений возрастного угасания. Он пишет : "Очень часто яркий расцвет креативности совпадает с физиологическим расцветом. Такой талант можно назвать «гормональным». Это цветок пышный и красивый. То, на что не хватает ума или вкуса, художник запросто добирает чутьем, энергетикой, «химией», обаянием (бывает, что и отрицательным). Но в пожилом возрасте гормоны буйствовать перестают, верхнее чутье ослабевает, и остаются только технические навыки, которые, конечно, не пропьешь, однако от них и не захмелеешь. И выясняется, что вчерашний кумир неумен, нравственно несимпатичен, скучно тиражирует былые находки или же пускается в эксперименты, за которыми тягостно наблюдать. «Гормональный» гений очень похож на ослепительную красавицу, вся прелесть которой заключается во внешности и секс-магии. Старушки этого сорта часто являют собой депрессивную картину и, когда используют средства, которые когда-то безошибочно срабатывали, выходит только хуже. Для того, чтобы талантливый художник сохранил свою силу, необходимо, чтобы она опиралась не только на тестостерон, но еще на разум и сердце. Такой режиссер снимет свой лучший фильм и на седьмом десятке, как Ингмар Бергман, и даже на восьмом, как Акира Куросава. А если почувствует, что устал, то вовремя остановится, поскольку хватит ума и такта".

А : "Кроме гениальности «гормональной», каким-то не вполне понятным образом связанной с физиологическим расцветом, есть и гениальность противоположного вектора, связанная с возрастным угасанием. И этот вид талантливости, пожалуй, интереснее и оптимистичнее остальных. Бывает, что человек по-настоящему раскрывается в ту пору жизни, когда принято ставить на себе крест или, во всяком случае, подводить итоги. О будущем задумываться поздно, разве что, как говорится, приглядеть участок посуше.

Вот вам в качестве примера две судьбы. Первая - хрестоматийная, история «полковника Сандерса». Он беспримесный, злокачественный лузер. Рано осиротел, школу не закончил, с тринадцати лет зарабатывал на жизнь, еле перебивался. С огромным трудом заочно выучился на адвоката, но с треском вылетел из профессии после того, как прямо в зале суда поколотил собственного клиента. Ни на одной работе долго не удерживался. Несколько раз пытался создать бизнес и всё время прогорал. Единственное, что у него хорошо получалось - жарить цыплят. Сандерс изобрел новый способ их приготовления, открыл придорожный ресторанчик и даже начал сводить концы с концами, но судьба, казалось, решила доклевать бедолагу. Неподалеку проложили новую трассу, весь трафик перетек туда, и заведение разорилось.

Сандерсу к этому времени стукнуло уже шестьдесят пять. По-хорошему, ему полагалось бы признать свою жизнь окончательно незадавшейся и начать готовиться к переходу в мир более справедливый, нежели этот. Вместо этого старый неудачник придумал превратить свой метод «цыплятожарения» во франшизу и начал продавать ее по всей Америке. Так зародилась сеть «Кентаки фрайд чикен» - один из самых популярных фастфудов в мире. Дедушка стал очень богатым, пожил в свое удовольствие еще немало лет и ушел победителем, а напоследок учредил благотворительный фонд - это лучшая память, какую может оставить по себе богатый человек.

Вторая история - про американскую художницу, которую обычно называют «Бабуся Мозес» (Grandma Moses). Она родилась в 1860 году и прожила тяжелую, малорадостную жизнь. Была женой батрака, родила десять детей, половина которых умерли в младенчестве. В 67 лет овдовела. Интересное началось еще десять лет спустя, когда старая старушка из-за артрита лишилась возможности вышивать и решила писать картины. Собиралась дарить их родственникам и знакомым на Рождество и прочие праздники, чтобы не тратиться на подарки. Рисовать ее никто никогда не учил. Она вообще никакого образования кроме начального не имела. Поэтому малевала, как Бог на душу положит. А Он положил - не поскупился. Бабуся Мозес создала более тысячи полотен. Прославилась и разбогатела. Прожила сто один год. Сейчас считается классиком «наивного искусства». Ее работы висят в почтенных музеях, даже в Белом Доме.

Недавно мне подарили книгу Владимира Яковлева «Возраст счастья» - так она вся состоит из подобных реальных историй: про наших с вами современников, настоящая жизнь которых началась только в старости. Там я прочитал про русскую бабушку, вдруг обнаружившую в себе способности к айкидо, про американского дедушку, в 78 лет ставшего фокусником, и еще много всякого позитива.

Давайте же никогда, ни в каком возрасте и физическом состоянии, не хоронить себя раньше смерти, не говорить, что всё позади и что остается лишь кое-как дожить, доскрипеть. Давайте внимательно смотреть вокруг и внутрь себя. Очень возможно, что самые интересные открытия, как внешние, так и внутренние, жизнь приберегает на десерт.

Личностные качества великих людей, однако, не всегда образец для подражания. А.П. Чехов, по отзывам современников, был бабником и обожал публичные дома. В общем, "сора" было достаточно: "неважный врач, не слишком верный друг, почти ницшеанец и декадент, бросал все свое окружение в качестве прототипов в печку своих рассказов. Многие узнавали себя и обижались".

Гениальность, к сожалению, никак не связана с качествами порядочности человека. Когда А.С. Пушкин писал: "Гений и злодейство - две вещи несовместные", это красивое педагогическое внушение, но не научный факт. С другой стороны, если человек, выдающийся по способностям, будет вызывать у большинства окружающих негативные чувства, люди его способности принизят и к гениям его причислять не будут. Замечено: чаще причисляют к гениям тех выдающихся людей, которые имели создавать сокруг себя круг друзей и почитателей, которые, собственно, и начинали транслировать мнение о гениальности имярек.

Любопытно, Иммануил Кант в принципе был домоседом и не самым общительным человеком, но его известности как философа очень способствовали еженедельные приемы, которые он устраивал для образованной знати своего города. Аналогично, Борис Пастернак регулярно собирал в Переделкино веселые и вкусные застолья для большого круга писательской братии. Не у одного Пастернака было много отличных стихов, но общественное мнение подняло именно его. Дружить - полезно!